Два дня и три ночи - Страница 18

Я приоткрыл дверь по другую сторону коридора. Дэвис беззаботно посапывал. Счастливчик.

Я снова надел халат из китайского шелка, повязал на шею, для разнообразия, цветастый платок, прошелся по волосам расческой и поплелся на палубу.

Вокруг меня раскинулся мир столь холодный, мокрый, серый и противный, что никаких других чувств, кроме отвращения, он не мог вызвать у своих обитателей. Впрочем, не у всех. Наверняка люди, населяющие яхту, приблизившуюся к «Огненному кресту» на расстояние вытянутой руки, чувствовали себя гораздо лучше. Яхта была чуть меньше, нашей, зато в рулевой рубке у них было столько приборчиков, циферблатиков и кнопочек, что их владельцу вполне мог позавидовать пилот экспериментального военного самолета-истребителя. Надстройка понижалась в сторону кормы, которая была рассчитана, очевидно, таким образом, чтобы футбольная команда, включая запасных и дублеров, могла принимать здесь солнечные ванны.

На палубе стояли три матроса в черных штормовках и бескозырках. Двое из них держали багры, зацепленные за буртик «Огненного креста». Примерно полдюжины резиновых кранцев предохраняли стерильно чистое лаковое покрытие от контакта с плебейской покраской нашего судна.

Мне не пришлось читать название корабля ни на корме, ни на ленточках бескозырок. Я и так знал, что передо мной не что иное, как «Шангри-Ла».

Посреди палубы стоял крупный мужчина в белом с золотыми пуговицами мундире. Типичный морской офицер. В руке он держал зонт, которым прикрывался от назойливых дождевых капель.

– Ну наконец-то, – произнес он, увидев меня.

Я никогда еще не слышал, чтобы кто-нибудь так членораздельно говорил сквозь нос.

– Вы, кажется, не очень спешили. А я, между прочим, промок.

На белом, идеально выстиранном и выглаженном мундире действительно было несколько мокрых пятен.

– Я могу войти на борт?

Не дожидаясь ответа, он прыгнул с проворностью, неожиданной для его возраста и комплекции, и вошел в каюту. Я вошел следом и закрыл за собой дверь.

Он был небольшого роста, но крепкого сложения. Лицо бронзовое от ветра и загара, подбородок квадратный, волосы с проседью, густые брови, длинный нос, а губы такие тонкие, словно его рот был застегнут на «молнию». Он выглядел на пятьдесят пять или что-то около этого.

Он внимательно оглядел меня с ног до головы. Мне показалось, я произвел на него приятное впечатление, но по каким-то причинам он не подтвердил этого ни словами, ни жестом.

– Простите, что я заставил вас ждать. Трудно было проснуться. Я мало спал. Посреди ночи приходили таможенники, а потом я не мог уснуть...

Один из моих основополагающих принципов – всегда говорить только правду. Конечно, если есть такая возможность. Изредка это все же случается.

– Таможенники!

Это прозвучало так, будто он хотел сказать «чушь собачья!» или что-то в этом роде. Потом он передернул плечами и продолжал:

– Неслыханно! Они просто невыносимы! Нам следовало послать их ко всем чертям и не пускать на борт. Чего они хотели?

Чувствовалось, что однажды он тоже имел дело с таможенниками и у него остались не слишком приятные воспоминания.

– Они искали химические товары, украденные из грузовика на приморском шоссе, и, судя по всему, ошиблись адресом.

– Идиоты! – Он протянул мне руку, давая таким образом понять, что тема таможенников исчерпана. – Ставракис, сэр Антони Ставракис.

– Петерсен, – представился я, отвечая на рукопожатие.

Он сдавил мою ладонь. Я поморщился. Не то чтобы он был страшным силачом, но его пальцы были унизаны бриллиантовыми перстнями, которые впились в мою руку. Я хотел поздравить себя с тем, что, наконец, встретился с человеком, носящим перстни на каждом пальце, но с сожалением отметил, что его мизинец сиротливо гол.

– Здравствуйте, сэр Антони, – зафиксировал я свое восхищение. – Я много слышал о вас.

– Наверняка ничего хорошего. Газетчики меня не жалуют. Знают, что я их терпеть не могу. Они считают, что я выскочка с Кипра, который разбогател благодаря различным махинациям. Это так и есть. Еще они пишут, что свое британское подданство и титул я купил за деньги. Это тоже правда. Ну и что? Может быть, я и их когда-нибудь куплю. Всех. Или куплю себе титул барона. Барон Ставракис. Не правда ли, звучит? Только подожду, пока цены упадут. Я хочу воспользоваться вашей радиостанцией. У вас ведь есть?

– Что?

Он так внезапно сменил тему разговора, что мне показалось – я попался на горячем. Но тут же спохватился: он ведь не может иметь в виду нашу действующую радиостанцию, а говорит о разбитом передатчике.

– Мне нужен радиопередатчик. Вы что, не слушаете новости? Там творится нечто ужасное. Пентагон отказался от большого военного заказа. Цены на сталь резко падают. Я должен срочно отдать распоряжения моему маклеру в Нью-Йорке.

– Какая жалость... Конечно, пожалуйста, но... А разве у вас нет своей рации?

– Она неисправна. – Его губы превратились в тонюсенький шнурочек. – Поверьте, это очень срочно, господин Петерсен.

– Ну да, ну да. Вот моя радиостанция. Прошу. Вы сможете ею воспользоваться?

Он снова высокомерно улыбнулся в ответ. Наверное, других улыбок в его арсенале просто не имелось. Его ирония была естественна: наверняка радиостанция на «Шангри-Ла» столь сложна и великолепна, что усомнившись в способности Ставракиса управиться с нашей простейшей моделью приемо-передатчика, я почти оскорбил его. С тем же успехом я мог бы поинтересоваться у пилота огромного авиалайнера, сможет ли он справиться с управлением двухместным самолетом.