– Конечно, конечно, Кэлверт, если они действительно преступники...
– Мы будем знать об этом раньше, чем покинем «Шангри-Ла».
– Ну хорошо, у нас есть повод для визита – Дэвис. Но каким образом, – тут он победно посмотрел на меня сквозь монокль, – мы объясним факт нашего знакомства?
– Если они невиновны, никаких объяснений не потребуется. В противном случае они все равно не поверят нашим рассказам.
Я взял из рулевой рубки моток веревки, отвел нашего пленного к каюте на корме и попросил его сесть спиной к генератору напряжения. К счастью (естественно, для него), он не пытался сопротивляться. Я привязал его к генератору, получилось что-то вроде не плотного, но достаточно прочного кокона. Его руки я оставил свободными, чтобы он мог на досуге обработать свои раны с помощью полотенца и холодной пресной воды, которые я милостиво оставил в его распоряжении. Напоследок я проверил, нет ли вокруг него каких-либо острых предметов, с помощью которых он мог бы освободиться или покончить с собой. Хотя, честно говоря, эта вторая возможность в сложившихся обстоятельствах волновала меня лишь постольку, поскольку они не привезли с собой второго мотора.
Теперь я мог поднять якорь, зажечь навигационные огни и поплыть в направлении «Шангри-Ла». Странно, но в этот момент я совсем не чувствовал усталости.
На расстоянии примерно двухсот метров от «Шангри-Ла» я опустил якорь «Огненного креста» на тридцатиметровую глубину, погасил навигационные огни, включил позиционные, после чего сошел в каюту и закрыл за собой дверь.
– Как долго мы будем ждать? – спросил дед Артур.
Очевидно, я слишком напугал его. Теперь он, наверное, считал, что пираты согласовывают со мной каждое свое движение.
– Недолго. Наденьте непромокаемый плащ. Сейчас начнется ливень, и мы пойдем.
– Вы думаете, они следили за нами в бинокль?
– Несомненно. И сейчас следят, недоумевая, почему «Огненный крест», вместо того чтобы уйти к месту казни, прибыл к ним в гости и что случилось с их посланцами. Ну, естественно, если Ставракис и компания – преступники.
– Значит, они сами прибудут, чтобы прояснить ситуацию.
– Но не раньше, чем через час или два. Они еще надеются на возвращение своих эмиссаров. Они могут думать, что те прибыли на место уже после нашего отплытия или у них что-то случилось с лодкой.
Дождь снова начал стучать по крыше.
– Пойдемте, – сказал я.
Мы вышли через дверь камбуза, на ощупь добрались до кормы, опустили лодку на воду и по лестнице сошли на нее. Я отбросил канат.
Ветер и течение сразу же начали сносить нас в сторону порта. Мы проскочили метров на сто мимо цели. На полпути между «Шангри-Ла» и берегом я включил мотор, и мы поплыли обратно, в направлении яхты Ставракиса.
Большая моторная лодка висела на шлюп-балке, торчащей на три метра перед мостиком «Шангри-Ла». Корма моторки находилась в пяти метрах от освещенной лестницы. Я причалил к яхте. Когда мы приблизились, матрос в дождевике и бескозырке опустил трап и подхватил наш канат.
– Добрый вечер, мой мальчик, – обратился к нему дед Артур тем игривым тоном, которым он разговаривал с большинством окружающих. – А что, сэр Антони на борту?
– Да.
– И как, по-вашему, мог бы я его увидеть?
– Если вы подождете, пока я... Но простите, ведь это вы, адмирал?
– Именно так. Адмирал Арнфорд-Джейсон собственной персоной. И я вас узнаю, дружище. Вы отвозили меня после обеда на берег.
– Так точно, адмирал. Прошу пройти со мной.
– Надеюсь, моя лодка может подождать тут? – спросил дед Артур, давая таким образом понять, что я выступаю в роли его рулевого.
– Да, конечно!
Они вошли на борт и исчезли на корме. Несколько секунд я рассматривал тонкую проволоку, подводящую ток к корабельному фонарю. Ее было легко сорвать. Потом я двинулся за ними и спрятался от возвращающегося матроса за вентиляционной трубой. Я был уверен, что уже через двадцать секунд он поднимет тревогу, заметив, что рулевого моторки нет на месте. Но меня не интересовала столь отдаленная перспектива. Я знал: за двадцать секунд в такой теплой компании могли произойти самые непредсказуемые и интересные события. Я остановился перед открытой дверью салона.
– О, что вы, что вы, – говорил дед. – Мне очень жаль, что пришлось вас потревожить... О, спасибо... Чуть-чуть. И совсем немного содовой. Вот так, спасибо.
Я подумал, что, если этой ночью командир устроит пьяный дебош, ответственность целиком ляжет на мои слабые плечи.
– За вашу красоту, мадам. Господа, за ваше здоровье. Я не хочу задерживать вас понапрасну. Дело в том, что мой приятель и я, мы очень обеспокоены. Сейчас, сейчас... Собственно говоря, где он? Мне казалось, он шел за нами.
В эту секунду я вошел в салон, опуская воротник штормовки, закрывавшей нижнюю часть моего лица, и одновременно снимая зюйдвестку и открывая лоб и голову.
– Добрый вечер, мадам, – вежливо сказал я. – Добрый вечер, господа. Извините за вторжение.
Шестеро находящихся в салоне людей сгруппировались у камина: сэр Антони стоял, опершись о стену, а остальные: Шарлотта Ставракис, Долльманн, Лаворский, лорд Чарнли и какой-то незнакомец сидели.
Меня интересовала их реакция. На лице Ставракиса я увидел удивление или беспокойство, смешанное с неудовольствием. Шарлотта улыбнулась мне усталой улыбкой. Попутно я отметил, что дед Артур все же недооценил синяк на ее виске. Незнакомец вообще никак не отреагировал. Лаворский и Долльманн остались холодны и безразличны. Зато лицо лорда Чарнли в первые секунды выразило неподдельный ужас, как если бы во время полуночной прогулки по сельскому кладбищу кто-то с жутким криком схватил его за плечо. Мою оценку подтвердил сухой удар рюмки, выскользнувшей из задрожавшей руки лорда Чарнли на ковер. Итак, в этой викторианской мелодраме наш аристократичный биржевой маклер имел амплуа человека с нечистой совестью. Я не думаю, чтобы совесть остальных была так уж кристально чиста, но они лучше владели своими чувствами.